Если в последний момент я сломаюсь и пойду на попятную,Мордехай потеряет ко мне всякое уважение. Смысл жизни для него заключается вподдержке слабого. Мир, в котором он живет, населяют бездомные. Они хотят сущиепустяки: кусок хлеба, сухую постель, оплачиваемую работу, собственный угол.Крайне редко причины их бед оказываются так непосредственно связанными сдеятельностью гигантских частных предприятий.

Деньги для Мордехая ничего не значат; победа в суде никак неменяет его жизнь; клиенты наши мертвы. И тем не менее он не допускает мыслиурегулировать проблему мирным путем – без суда. Мордехаю необходим громкий,скандальный процесс. Не ради славы. Пусть общество увидит наконец ужас, средикоторого вынуждены жить многие его члены. Иногда суд нужен не для наказаниявиновного, а для воззвания к общественной совести.

Дело осложняется только мной. Мое бледное интеллигентноелицо располосуют стальные прутья тюремного окошка. Потеря лицензии обречет меняна голодную смерть.

– Я не собираюсь бежать с корабля, Мордехай.

* * *

– Никто и не ждет, Майк.

– Как тебе такой вариант: мы убеждаем их заплатитьприемлемую сумму, они снимают свои обвинения и оставляют в покое мою лицензию?И вообще, что произойдет, если я расстанусь с ней на некоторое время?

– Прежде всего это подорвет твою профессиональную репутацию.

– Звучит пугающе, но не убийственно.

Я очень надеялся, что голос мне не изменяет. Мысль обесчестье кидала в пот. Уорнер, родители, друзья, однокашники, Клер, дажебывшие коллеги из “Дрейк энд Суини” – то подумают они?

– Два года ты не сможешь заниматься юридическойдеятельностью.

– То есть я потеряю работу и здесь?

– Нет, конечно.

– А что я буду делать?

– Кабинет остается за тобой. Будешь вести прием клиентов вБАСН, у “Доброго самаритянина” – там, где ты уже был, – как полноправныйсотрудник. Только называться будешь не юристом, а социальным работником.

– Другими словами, ничего не изменится?

– Очень немногое. Возьмем Софию – она управляется с огромнымчислом клиентов, половина города считает ее адвокатом. Когда необходиморассмотреть вопрос в суде, туда отправляюсь я. Точно такое же положение займешьи ты.

Законы, по которым живет улица, пишутся теми людьми, которыеих исполняют.

– А если меня уличат?

– Кто? Грань между социальным работником и юристом весьмаразмыта.

– Два года – большой срок.

– И да и нет. Мы не обязаны соглашаться именно на два года.

– Боюсь, в этом вопросе ни на какие уступки они не пойдут.

– Завтра разрешено торговаться по любым пунктам. Но тебенужно подготовиться. Покопайся в архивах, попробуй отыскать прецедент.Посмотри, как другие суды поступали при подобных ситуациях.

– Думаешь, такое бывало?

– Не знаю. Могло быть. В стране миллион юристов.

Мордехай опаздывал на какую-то встречу. Я поблагодарил его,и мы вместе вышли из конторы.

Я отправился в джорджтаунскую юридическую школу,расположенную неподалеку от Капитолийского холма. Библиотека там была открытадо полуночи. Отличное место, где заблудшая душа может поразмыслить над тем, какжить дальше.

Зал, где рассматривал дела судья Де Орио, находился навтором этаже Моултри-билдинг, путь к залу пролегал мимо кабинета Киснера, гдеменя поджидал процесс по обвинению в краже. И тут и там у окон в коридореадвокаты по уголовным делам негромко беседовали с клиентами, один вид которыхвопил о пороке. Я не мог поверить, что мое имя появится в одном ряду с именамибандитов.

Мне хотелось явиться к судье точно в назначенное время, хотяМордехай находил это глупым. Я считал, что малейшее опоздание Де Орио,известный фанатичной пунктуальностью, сочтет непозволительной роскошью. Однакопри мысли прийти на десять минут раньше и стать объектом изучающих взглядов иперешептываний Дональда Рафтера и его компании мне делалось тошно. А находитьсяпоблизости от Тилмана Гэнтри я вообще был согласен только в присутствии судьи,Я предполагал устроиться за барьером, на месте для присяжных, и, не привлекая внимания,наблюдать за переговорами. Когда мы с Мордехаем вошли в зал, часы показывалибез двух минут час.

Помощник судьи раздавал листки с повесткой дня. Жестом онуказал мне на кресло за барьером, а Мордехая усадил сбоку от него, на место длясвидетелей. Уилма Фелан уже прибыла и откровенно скучала – согласно сценарию,от нее не требовалось никаких показаний.

Длинный стол защиты делили ответчики: представители “Дрейкэнд Суини” с одной стороны, Тилман Гэнтри и два его адвоката – с другой, вцентре, играя роль буфера, размещались два типа из “Ривер оукс” и три ихсоветника. В повестке дня перечислялись присутствующие. За столом защиты янасчитал тринадцать человек.

Тилман Гэнтри виделся мне лощеным красавцем с обилием колеци в пиджаке с блестками. Я ошибся. Его отлично сшитый костюм стоил бешеныхденег, Гэнтри был экипирован лучше своего адвоката, он невозмутимо читалкакие-то бумаги.

Отстаивать свои интересы фирма прислала Артура, Рафтера,Натана Маламуда и Барри Нуццо. Присутствие трех бывших заложников можно былорассматривать как некий намек: из всех терроризированных Мистером сотрудниковне сломался никто – кроме меня. Что с тобой случилось, Майкл?

Пятым в команде “Дрейк энд Суини” был Л. Джеймс Субер,адвокат страховой компании, его услугами фирма пользовалась для защиты отубытков, понесенных в результате незаконных актов собственных сотрудников. Ясильно сомневался, что фирма получит хоть какую-то страховку: полис не покрывалдействий, совершенных умышленно, то есть таких, как кража или сознательноенарушение норм общественной морали. Другое дело профессиональная небрежностьили юридическая ошибка. Страховки от намеренного злоупотребления несуществовало. Брэйден Ченс не просто проглядел примечание к параграфу законаили пункт расписанного до мелочей регламента – он принял хорошо обдуманноерешение о выселении, будучи прекрасно осведомлен, что так называемые захватчикина самом деле являются обычными квартиросъемщиками.

Похоже, что между “Дрейк энд Суини” и представителемстраховой компании начнется невидимая миру борьба.

Что ж, пусть дерутся.